Ноа Шварц-Фейрштейн (Noa Schwartz-Feuerstein, Израиль) – старший аналитик в Израильском институте юнгианской психологии (IIJP). Занимается исследованием связи работ Юнга и индуизма. Владеет санскритом.
Я рада вас видеть. Меня попросили прочитать лекцию о травме в индийской мифологии. Это огромная тема, которую сложно охватить за это небольшое время. На этой встрече я хотела бы попутешествовать с вами по древней Индии и древнеиндийской мифологии. Основная наша тема – травма, и мы попробуем изучить четыре вида, увидеть четыре лица травмы, которую я постараюсь описать как архетипическую. Мы посмотрим, как индийцы разбираются с переживанием травмы и какие у них есть ответы, как их опыт может осветить нам пути взаимодействия с травматическим опытом.
Индия очень притягивала Юнга. Он даже утверждал, что Индия – это наше западное бессознательное, а Запад – это бессознательное индусов. Между этими двумя культурами существуют противоречивые отношения. Я собираюсь представить очень чужую для нас культуру, первичные основы которой сильно отличаются от базиса нашей западной культуры. Но между индийским мировоззрением и психологией Юнга есть много сходного. Индийское восприятие реальности отличается от западного. Чем глубже внутрь обращается восприятие, тем более настоящей становится реальность. Внутренняя реальность, скрытая от глаз, невидимая, внутренний субъект – это и есть настоящая реальность. Вся материальная реальность, в которой мы живем, и даже наше тело – это не настоящая индивидуальность. Это только иллюзия, которая проходит. Вечные вещи – это душа и внутренний мир, а внешняя реальность менее реальна. Может быть, это вообще иллюзия. Когда я иду вдоль озера лунной ночью и вдруг увижу отражение луны в озере, значит ли это, что существуют две луны? Или есть всего одна луна, и она отражается в озере? Может быть, та реальность, в которой мы живем, – это только отражение? Но, несмотря на все различия, травма остается травмой как на Западе, так и на Востоке. Боль – это боль, война – это война.
Травма – это коллективное явление. Я хочу, если успею, затронуть четыре вида травмы. Первый – это то, что происходит в войне со злом. Зло – явление коллективное, война – явление коллективное. У вас есть войны, у нас есть войны. В древней Индии тоже происходила война, в ней демоны сражались с богами. Это коллективные явления и события. Я расскажу вам один миф, который меня утешил, и спрошу, как он затрагивает вас.
Второй вид травмы – то, что происходит с человеком, когда он встречается с божественным, нуминозным. Я предлагаю рассмотреть это как особый вид травмы, о котором мы поговорим отдельно.
Далее я покажу на примере, как можно взаимодействовать со страданием, которое мы встречаем в жизни, поскольку нет жизни без страдания, и вы это наверняка знаете. Это третий вид травмы.
И четвертый вид травмы. Я хочу показать крик индийской души, вопль относительно вопроса, есть ли справедливость в мире. В индуизме иногда возникает вопрос: праведник – и плохо ему, злодей – и хорошо ему; так ли это, не так ли, что с этим происходит? Вы себя тоже иногда об этом спрашиваете, и мы об этом тоже поговорим.
Я начну с военной травмы. Я думаю, что она нам очень близка, потому что в мире все время идут те или иные войны. Я бы хотела начать с чего-то конкретного и реального, близкого к нашей жизни. Я хочу вам рассказать, как я встретилась с этим мифом. Год назад в Израиле была очень тяжелая война, которая началась с того, что палестинцы похитили троих еврейских юношей. Через три недели нашли их трупы, и сразу после этого еврейские молодые люди похитили палестинского мальчика и убили его. И наше сердце, коллективное сердце, разбилось. Израильское, палестинское – мы все на этом сломались, нам всем было очень больно. Я думала, что случится момент, с которого что-то может измениться, но началась война, и надежда была потеряна. Но во время этих событий я как раз читала курс по индийской мифологии. Я искала подходящие мифы и нашла вот этот. Я почувствовала, что он дает мне ответ, некоторое утешение. Его и хочу рассказать.
Поскольку я буду вам рассказывать пять мифов на четыре темы, это будет очень интенсивный опыт. Когда я расскажу этот миф, то попрошу каждого подумать, какие чувства и мысли у он вас вызвал, как это связано с вашей собственной жизнью, где коллективная история встречается с вашим личным переживанием.
В Индии были божества и демоны, бесы. Демоны все время пытались разрушить мир, божества пытались восстановить мир, вернуть порядок. Все время шли войны. Как-то раз появился демон по имени Тарака. Он был очень силен. У него была огромная душевная энергия, огромное желание, которое осуществилось: чтобы ни один мужчина не мог его убить. Его могла убить только женщина. Все пытались с ним сражаться, убить его, но ни у кого не получалось. Он ходил по миру и убивал всех, кого встречал на своем пути, – людей, первосвященников, богов. Невозможно было его остановить. Мир находился на грани тотального разрушения. Пришел бог Шива, у которого была красавица жена по имени Парвати. Их отношения были потрясающими, потрясающая пара. Божества, переодеваясь в женщин, пытались сражаться с демоном. Но он их тоже убил. И тогда Шива пришел к своей жене Парвати и сказал: «Выбора нет, только женщина может спасти мир. И эта женщина – ты. Только ты и сможешь». Парвати вошла в тело Шивы и выпила весь яд, который был у него в горле. Это другой миф. Однажды ему пришлось выпить очень много яда, чтобы спасти мир. И этот яд остался в его горле.
Парвати вошла внутрь тела Шивы и выпила тот яд, который накопился в его горле. И когда она вышла из его горла, она стала абсолютно черной, растрепанной, зубы превратились в клыки, с которых капала кровь, в каждой из четырех рук она держала оружие, а на шее висела цепь из черепов. С диким рыком она вырвалась из его тела. Она была так ужасна, что все боги разбежались. Она вышла, встретила Тараку и немедленно его убила, прямо на месте, и всю его армию истребила.
Ну, все прекрасно, покой возвращается в мир? А вот и нет. Теперь, в этом воплощении, ее зовут Кали. А Кали не может прекратить убивать. Она продолжает нестись по миру и убивать, и убивать дальше. Она убивала каждого прохожего, которого встречала на пути. Мир оказался на грани разрушения. Сожженные поля, груды мертвых тел. Шива увидел это и подумал: «Господи, что я наделал?» И превратился в младенца. Этот младенец полз по полям среди трупов и пепла от сожженных тел. И Кали вдруг увидела этого младенца, ползающего вокруг в ужасе и зловонии. В ней всколыхнулись материнские чувства. Она посмотрела на младенца с любовью, взяла его на руки, обняла и стала кормить грудью. Шива стал сосать, и сосать, и высосал из нее весь оставшийся яд. И она успокоилась. Тогда в мир вернулась тишина. Конец истории.
Понятно, почему этот миф настолько подошел нам в тот период? Почему, как вам кажется, только женщина могла спасти мир? Зло иногда может обретать большую силу. Это духовная сила. Зло совершает огромную духовную работу и приходит к максимальному могуществу. Мы иногда наблюдаем, как сила в мире становится злой силой, как зло набирает силу. И мы видим, как именем религии, именем Бога люди могут прийти к совершенно архетипическим уровням зла во имя благих целей и идей.
Но только женщина может убить демона. Я стала думать, почему. Прежде всего я думала о парадоксальности женщины. Женщина, которую мы тут описали, мягко говоря, неожиданна. Обычная женщина не сумела бы убить такого демона. Это Великая мать, Изначальная мать. У нас есть кормящая, насыщающая часть, и разрушающая часть. Например, когда мы поступаем плохо по отношению к миру, когда мы разрушаем мир, то природа идет против нас, она нам мстит. Только тяжелая, плохая, злая и мстительная часть природы может вернуть мир.
Есть здесь, конечно, интересная история супружества. Добрая богиня, верная супруга забирает весь яд, который находит в ее муже, и обретает форму ужасной Великой матери. Она проходит чудовищную трансформацию. У архетипов есть две половинки. Что происходит с Кали, или с Парвати, когда она становится Кали? Для того чтобы спасти себя от зла, необходима жестокость. Нам нужна Тень, нам нужна агрессия. Но ею надо правильно воспользоваться. Проблема в том, что мы иногда застреваем в границах архетипа. Это то, что случилось с ней. Она застряла в отрицательном полюсе Великой матери. И что тогда делать? Ведь это тотальное зло. А Шива сделал нечто гениальное: он стал младенцем.
Я думаю, что, например, во время войны бороться с жестокостью или возвращать злу зло – это не приносит плодов, потому что тогда агрессия становится сильнее, выходит на новые уровни. Шива отказывается от какой-либо агрессии, от жестокости. Он приводит себя в состояние полной беззащитности. Он превращается в младенца. Он отпускает контроль и становится совершенно беззащитным. И тогда архетип поворачивается другой стороной. Тогда богиня выходит из своего злого состояния, и милосердие, сострадание и забота немедленно обращаются на младенца, который в итоге может высосать из нее весь яд и вернуть ее к исходной, доброй материнской функции.
Я видела, как это происходит, потому что, когда произошло это двойное взаимное убийство, матери подростков, которые были похищены и убиты, пришли друг к другу. Три матери этих подростков пошли встретиться с мамой и семьей ребенка, который был убит, с палестинской стороны. Вот мифологическая история, а вот то, что произошло здесь, у нас. И я была бы рада услышать, как это затрагивает вас, как это подключается к вашему миру.
– Я попала в то место мифа, где Парвати превращается в Кали и становится стихийным бедствием. Я стала думать о том, сколько сейчас мы узнаем о стихийных бедствиях в разных местах и слышим, что стихийные бедствия становятся местом, где происходит объединение. Мы слышим, как министерство чрезвычайных ситуаций одной страны направляет помощь в страну, где произошло бедствие. То есть я думаю о том, что, наверное, природа каким-то образом уравновешивает то, что происходит между людьми, давая возможность объединяться.
– Действительно, вокруг этих бедствий много милосердия и сострадания. Они вызывают сострадание. Природа объединяет нас и вызывает у нас то милосердие, которое в состоянии преодолеть границы.
– Это когда природа сходит с ума, когда природа безумна!
– Когда Великая мать сходит с ума, вот тут-то мы и объединяемся. Это очень интересно, потому что я думаю о двух ликах архетипа Великой матери. Когда она становится плохой, злой, в нас начинает пробуждаться добро.
– Во мне этот миф вызвал много тревоги. Я думаю о том, какой ужасной становится женщина. Как будто нужно стать чудовищем, чтобы разрушить зло. Но страшно и то, что Шива превращается в младенца и отсасывает яд. Я понимаю, что цикл будет продолжаться, яд снова у него.
– Я ждала вашего вопроса. Это действительно очень важный момент, потому что есть продолжение этого мифа. Шива становится совершенно отравленным и чересчур возбужденным, внутри него происходит буря. И тогда она берет его на руки и танцует с ним танец, который одновременно строит и разрушает мир. Она танцует с ним этот танец, пока он не успокаивается. И яд таким образом испаряется, он выходит из него через этот танец.
– Вы сказали самое главное, для меня эта концовка является решающей!
…
– У вас замечательные совершенно ответы, изумительные. Целый мир во всей его полноте. Интересно, что мы говорим о расщеплении, о двух сторонах, о нецелостности. И вы мне помогаете понять, что это история двух расщепленных. Есть сильный, воюющий Шива, и есть Шива-младенец, беззащитный, беспомощный. Есть кормящая хорошая Мать, и есть убивающая Мать, Мать-убийца. Все время происходит танец между этими двумя полюсами, и каждый трансформируется в другой.
– Вот пример, где личное и коллективное соединяются в опыте. Мой знакомый много лет назад служил в израильской армии. После очередного теракта они работали в Газе и шли через дома террористов. Уже настала ночь, и в каком-то доме они легли спать на пол прямо в коридоре. Вышла женщина и вынесла им одеяло. Арабская мать вышла и вынесла им одеяло. Меня эта история до сих пор очень глубоко трогает.
– У нас очень много травм именно в этой части души. В Израиле сейчас есть общество, которое называется «Общество обездоленных семей», осиротевших семей. Это палестинские и израильские родители, которые потеряли детей или членов семьи в терроре и войне. И они сидят вместе и разговаривают, вместе прикасаются к коллективной травме, своей травме, находятся в процессе. Думаю, что только через такую встречу что-то может начать меняться.
И еще думаю о том, что название матки на иврите происходит от слова «милосердие». Это один и тот же корень. По-русски от корня «мать», а на иврите от корня «милосердие». Необходимо милосердие. Но нужна и сила, поскольку невозможно быть наивными и все время оставаться в младенческой позиции. Нужно уметь находиться в двух позициях и двигаться от одного полюса к другому. Лучше понемногу.
Сейчас поговорим о втором мифе. Он о встрече с нуминозным. Я расскажу два мифа, и посмотрим, что с ними делать. День длинный, а работы много. Три примера до того, как мы переместимся в Индию. Вы знаете греческого бога Диониса? Вы знаете, как он родился? У него была мать Семела. Она была смертной, и Зевс в нее влюбился. Но у Зевса уже была жена, ревнивая Гера. Она пришла к Семеле, любовнице Зевса, и сказала: «Попроси у своего любовника, чтобы он показался перед тобой в своем настоящем облике». И та попросила. Зевс отказывался: «Не проси, не надо». Она просила. Ему пришлось согласиться, и он показался во всей своей силе, всей своей мощи. И она сгорела. В ее утробе в этот момент был Дионис. Зевс его забрал, поместил в свое бедро, пока тот не вырос и не превратился в бога Диониса. Одно из имен Диониса – Загрей, что значит «разрубленный», «расчлененный», благодаря двум природам, из которых он родился, божественной и человеческой. Это один из примеров того, что невозможно увидеть божество и остаться в живых.
Так же Моисей попросил Всевышнего: «Покажись мне». И Бог ему сказал: «Лица моего ты не увидишь, но ты увидишь, что происходит позади меня. Потому что не останется в живых ни человек, и никто живой, кто увидит меня». И когда Всевышний проходит мимо него, Моисей падает, кланяется и закрывает лицо.
Я перехожу к третьему примеру. Изучали «Красную книгу» Юнга? Вы помните, что Издубар выходит из яйца как огромное пламя, сквозь пламя? Там есть очень красивая картинка вырывающегося из яйца пламени. И мы видим крошечного Юнга, склонившегося, съежившегося, закрывшего глаза перед огромным огнем, возникающим перед ним. Опасно видеть божество или архетип, очень опасно. И Юнг, когда закончил «Красную книгу», рассказывал, что почти сошел с ума: «Если бы я не произвел огромной душевной работы по дифференциации между собой и архетипами, я бы сошел с ума». Встреча с божественным, с архетипом, с нуминозным очень опасна. Она убийственна для человека, который встречается с ними лицом к лицу.
Хочу привести два примера. Вы слышали про Кришну и Арджуну? Я только напомню для тех, кто не помнит. Существует огромный индийский эпос «Махабхарата». Там описывается грандиозная война между добром и злом. Братья должны получить в наследство царство, но их двоюродные братья не только не отдают им царство, но еще и изгоняют их. Братья 13 лет бродят по свету, всего лишенные, нищие. И в конце концов начинается война между двумя семьями, потому что нужно восстановить справедливость. До войны Арджуна, мифологический герой доброй стороны, собирает вместе всю армию. И вот Арджуна подходит к вознице, своему другу, которого зовут Кришна. Он слышит шум войны: барабаны, трубы, крики. И за секунду до начала битвы Арджуна просит Кришну: «Возьми меня в середину, в центр». Он хочет быть в центре между двумя армиями, осмотреться. Оказавшись там, он говорит: «Я весь дрожу. У меня волосы стоят дыбом. У меня пересохло во рту. Мой лук упал, я не могу сражаться. Не потому, что я боюсь. Я могу умереть и не боюсь смерти. Но я не могу выйти на битву, в которой придется убивать своих двоюродных братьев и их детей. Ведь тысячи людей останутся сиротами. Я не в состоянии это сделать». Так начинается книга «Бхагавад-Гита». Слышали об этой книге? Она переведена на все языки, в том числе и на русский. И тогда выясняется, что Кришна является аватаром, то есть реинкарнацией Вишну. Он объясняет другу, почему тот обязан выйти на битву и выполнить свой долг, даже если это ужасно и очень больно. Я сейчас не буду приводить его аргументов. Я хочу просто рассказать. Арджуна в этот момент понимает, что Кришну является божеством, и говорит: «Я знаю, что это твой настоящий облик. Но я хочу видеть тебя в твоем космическом воплощении».
Я была бы рада это прочитать, но, так как у нас нет времени, просто перескажу. Кришна соглашается явиться перед ним: «Потому что я знаю, что ты меня знаешь. Но ты не можешь видеть меня обычными глазами. Поэтому я дам тебе божественное зрение. И им ты меня увидишь». И он становится огромным, многоруким, многоногим. Свет, который из него вырывается, подобен свету сотни солнц. Все впадают в дрожь, когда его видят. У него много глаз, много ртов. Арджуна видит, как люди входят к нему в рот, и он проглатывает сотни и сотни людей, и кровь течет, некоторые люди даже застревают у него в зубах. Совершенно жуткое зрелище! Арджуна видит ужас разрушения и просит, чтобы Кришна смилостивился над ним. Он весь дрожит, сильно страдает и просит вернуть ему человеческое зрение. И снова видит Кришну в обычном облике, и говорит: «Я чувствую, что вернулся к своей настоящей природе». Если бы он увидел Кришну обычными глазами, то его бы просто не стало. Он бы с ума сошел, сгорел. Но ему пришлось увидеть того особенным зрением, а потом вернуться к своей истинной природе и увидеть Кришну как своего друга.
Но сейчас вы услышите еще более индийскую историю и почувствуете самую суть индийского. Кришна является инкарнацией божества, аватаром, воплощением. Он явился ребенком (опять у нас возник ребенок), этот ребенок растет. Он должен был спастись от царя, который хотел его убить. Растет он в деревне среди пастухов и пастушек. Известно множество историй о его детстве, но одна из них особенная. Кришна был страшным озорником. Устраивал постоянный переполох в деревне, житья от него не было. Как-то соседи рассказали его маме, что он ест землю. Она была в ужасе. Позвала его:
– Кришна, что я о тебе слышу. Ты ешь землю?
– Нет, мама, что ты? Нет-нет-нет.
– Но я слышала, что ты ешь землю.
– Мама, я не вру. Хочешь, посмотри у меня во рту.
– Ну давай.
Он открыл рот. И у него во рту она увидела небо и землю, горы, вершины, океаны, солнце, звезды. Без начала, без конца; бесконечность. И она начинает втягиваться туда. Она видит лес, поля около леса. И там видит своего мужа, который гонит коров домой. Себя тоже видит и падает в обморок. Нехорошо получилось. Когда она пришла в себя, опять увидела Кришну, своего сына, озорника, мальчика, которого любит материнской любовью, как ребенка. Ну и, может, еще чуть-чуть иначе. Вот такая история.
Почему мы говорим об этом как о травме? Вспомним, что Винникотт определяет травму как момент, когда прерывается последовательность нашего сознания. Невозможно с этого момента продолжать жить как раньше. И тогда эти переживания вытесняются. Невозможно это удерживать в сознании – слишком тяжело, и происходит вытеснение. Работая с травмой, мы пытаемся вернуться к этим переживаниям, которые не получилось сохранить в осознанной последовательности. И в этих двух историях мы видим, что нуминозный, архетипический опыт невозможно пережить на обычном уровне сознания.
Вторая история еще более типично индийская, в ней внутреннее и наружное смешивается, переходит одно в другое, становится текучим, маленьким и большим. Это парадокс, что все перетекает одно в другое, но остается тем же. Она мать бога, но тогда кто кого создал – она его или он ее? И вообще, что происходит? В этом особенность индийского эпоса. Но сейчас я хочу услышать ваши реакции на мифы. У вас получается их переварить? Вы здесь? Давайте тот, кто меня слышит, покивает.
– И здесь, и там.
– Может, вы сначала посидите, пять минут подумаете, переварите это внутри. А потом скажете, что усвоили.
– Это не совсем по поводу самой темы, это мои переживания, которые мне сейчас вспомнились. У меня есть внук, ему больше года. И я помню, как однажды посмотрела ему в глаза. Не в рот, в глаза. И у меня возникло очень сильное нуминозное переживание, как если бы я думала, что если у бога есть глаза, то у него глаза ребенка. И туда невозможно долго смотреть.
– То есть вы встретили божественное дитя? Но это так и есть. Это действительно нуминозное переживание. И вообще, именно мамы проходят через это.
– Мой пациент в кабинете обратился с просьбой заглянуть ему в рот… Я подумала о том, где и с чем может оказаться аналитик, если душа пациента будет раскрыта, как рот. Можно оказаться очень далеко, совершенно не там, куда собирался попасть. Думал о земном, о личном, а там…
– Сюрпризы, которые нас там ждут…
– Очень архаические сюрпризы, которых можно не выдержать.
– Это действительно бесконечность, живущая в душе. И действительно, то, что мы там встречаем, это все архетипы; и преисподняя, и небеса – это внутреннее божественное.
(Три комментария из зала)
– Я тоже оказалась в кабинете, но немного в другой точке. Не каждый клиент позволяет открыть этот рот. И тогда погружаешься в себя, чтобы соприкоснуться с архетипической реальностью. В какой-то момент клиент тебя выводит оттуда и говорит: «Ни в коем случае туда не смотри». Вообще не дает возможности соприкоснуться с этими реалиями. Оставляет на уровне отсутствия фантазии, отсутствия контакта с душой. Как будто для них это очень страшно, как будто ты правда потеряешь сознание рядом с ними. И быть в этом пространстве тишины, молчания – это невыносимо на каком-то этапе, когда они не готовы признать эту внутреннюю реальность. Им очень важно рассказывать, что соседи сказали, кто где был. Но они не позволяют войти в этот внутренний мир, не дают возможности родиться в себе этому Кришне или вечному ребенку.
– Или в этом рту могут быть видны только воронки от травм, от обид, от войн. А тот мир больше не виден, он закрывается, остается только ближайшая перспектива. И как важно потом вместе пройти по какому-то мосту туда, где находится природа жизни, вернуть энергию жизни!
– А я сейчас подумала о том, что происходит у меня внутри, когда я вдруг узнаю что-то такое мистическое. Я начинаю давать этому рациональное объяснение. Если это уж очень сильно проявляется, я пробую рационально объяснить, что это бессознательное, прогрессивное знание. То есть очень страшно в себе частичку этого осознать. Страшно впасть в психоз, сразу начинаешь думать о себе как о пограничной личности. А увидеть малышей внутри себя тоже очень страшно! Очень страшно увидеть нуминозное! Ты родился уже с датой смерти. И хочется это рационализировать.
– Мне нравятся ваши отклики, и личные, и клинические. С одной стороны, это очень притягивает, а с другой, очень пугает. Я думаю о своей любимой пациентке с манией депрессии, но очень духовной. С ней все время нужно было говорить, что можно встречаться с возвышенным и божественным, но надо обязательно укреплять Эго. Потому что иначе можно взорваться, сойти с ума. Нужна заземленность. Как не впасть в психоз? Я знаю, что не являюсь Самостью. Я Эго, которое смотрит на Самость. Укреплять свое Эго – это очень важно, когда вы встречаетесь с нуминозным внутри себя.
– Я второй раз в Иерусалиме. И удивительно, что второй раз в храме Гроба Господня мы встречаем одного и того же человека. Это мужчина, у которого то, что психиатры называют иерусалимским синдромом[1]. Он с Богом. Смотреть на него очень притягательно, потому что видно, что человек находится совершенно в другой точке, нежели ты. В своем мире. Но этому мужчине там очень хорошо. Понятно, что он любим богом, он очень счастлив. И очевидно, что обратно вернуться ему невозможно. У меня была фантазия, что у него, возможно, была травма, которая заставила его уйти туда. И возвращаться он не хочет. Я все забыла, все бросила и очень долго за ним наблюдала, потому что это одновременно притягательно и страшно, очень страшно.
– Я и хотела упомянуть иерусалимский синдром. Интересно, что вы подняли именно эту тему, что здесь можно встретить людей с таким синдромом. Вы очень красиво и трогательно это описали. Иногда встреча с нуминозным и возможность жить внутри него, пока мы еще живы на этом свете, излечивает травмы, которые другим путем просто не исцелить. Только обнимающий тебя архетип или бог, который держит на руках, – возможно, единственный способ, который может вылечить. Спасибо.
– На русском языке одно из названий психиатрической больницы – богадельня.
Вот совсем другая история – как можно иначе посмотреть на мир, альтернативная точка зрения. Третья травма, четвертый миф. О страдании в нашей жизни. Жизнь как травма. Когда-то был большой мудрец Нарада. Он пришел к богу Вишну, попросил его: «Вишну, научи меня силе иллюзии». На санскрите иллюзия – это «майя». Говорят, что, возможно, весь мир – это майя, иллюзия. Итак, мудрец просит: «Научи меня, что такое иллюзия». И Вишну ему говорит: «Ладно, пошли пройдемся». Бал очень жаркий день в пустыне, они идут по солнцу, хочется пить. Вишну садится в тени огромной скалы и говорит: «Нарада, сходи принеси мне стаканчик воды. Тут деревня неподалеку». Нарада отвечает: «С радостью». Идет, доходит до деревни, стучится в первую дверь. И ему открывает дверь красавица, чьи глаза чуть-чуть напомнили ему глаза Вишну. И она была так хороша, что он в ту же секунду влюбился. Она сказала заходи и дала ему попить. А вся ее семья очень ему обрадовалась. Как будто он всю жизнь там живет и вышел лишь на несколько минут, а теперь вернулся. Он остался жить в этом доме. Прожил там несколько месяцев, и совершенно естественно, что он предложил этой девушке руку и сердце. Сыграли свадьбу, и все было хорошо. Через год ее отец умер, и он стал хозяином дома. Он занимался домом, стадом. У него родилось трое детей. Как-то раз начался сильный ливень, наводнение. Их деревня была в опасности. Нарада посадил одного ребенка на плечо, двух взял подмышки, жену-красавицу в другую подмышку, и стал убегать от наводнения. И когда они пробирались сквозь грязь, его нога застряла в камнях, он потерял равновесие, и ребенок, который сидел у него на плечах, упал в грязевой поток. Он попросил других своих детей, чтобы они поймали маленького ребенка, и те утонули вслед за первым. Он протягивал им руки, и жена тоже выпала из подмышки и упала в поток. Ему не удалось спасти никого, все было унесено потоком. Он вскарабкался на гору и сверху увидел, что деревня затоплена, все, кого он любил, утонули, он потерял весь свой мир. Сидит и плачет. И вдруг слышит голос: «Нарада, сынок!» Он очень испугался. «Я уже полчаса жду от тебя воды». Он повернулся назад и вместо наводнения увидел пустыню и Вишну. Вишну его и спрашивает: «Ну что, понял секрет?»
Это очень традиционная индийская история. У них много историй о подобных трансформациях. Как царь вошел в источник, а когда вышел из него, стал неприкасаемым. Он женится на неприкасаемой женщине, у них рождаются дети. Он живет в самой низшей варне в мире перед новой трансформацией. Такова традиционная тема индийского мифа. Интересно, что трансформация многократно происходит в воде или связана с водой, видимо, потому что вода – символ бессознательного. Когда входишь в бессознательное, то встречаешь части своего существования, которые невозможно встретить по-другому. Индийцы вообще очень много занимаются вопросом, что такое реальность, что является реальностью. Они говорят: «Может, как-нибудь утром мы проснемся от того сна, который считали жизнью. Может быть, мы от этой жизни в какой-нибудь момент проснемся и скажем: “О, сон прошел”».
Я бы хотела послушать, что вы думаете, каков смысл этой истории для вас. Что это для вашей жизни? Где вы встречаетесь с такими ситуациями? Когда вы думаете, что вы в какой-то тотальной реальности: влюбились, потеряли голову, а через год вообще не помните, кто это был. Как это откликается, что в вас поднимается?
(Два комментария из зала)
– Я вспомнила момент, как через 20 лет я вернулась в город, где родилась, и зашла в свой двор. И вот тут реальность поменялась. Возникло понимание, что ты в другой жизни, прошлого уже не существует. Очень многое трансформировалось в этот момент. Еще я знала очень близко одного человека, и как-то раз я попала к нему на работу, и тут тоже реальность изменилась. Я увидела другую его часть. И это очень интересно. Когда работаешь с людьми, то понимаешь, что они принесли какую-то одну часть, которую готовы показывать. А тебе любопытно узнать, что же там есть еще, где другая правда? И когда узнаешь, то меняется опыт, восприятие, перенос, все-все.
– А я вспомнила рассказ, который меня в свое время впечатлил. По-моему, О’Генри. Там девушка сидела в кафе и наблюдала за красивой парой зрелых людей. Она наблюдала за этой женщиной, за этим мужчиной, и сказала себе: «Я хочу быть похожей на эту женщину, на то, как она выглядит, какие между ними отношения». Они смотрели друг другу в глаза, гладили друг друга. Было видно, как много любви между ними. Этот образ она пронесла всю свою жизнь. И потом, лет через 10, она снова зашла в это кафе. И надо же – зашла та женщина. Девушка подошла к ней, рассказала, что все эти годы думала о том, как бы поступила эта женщина, такие ли у меня отношения, как у этой женщины, так ли на меня смотрят, так ли я смотрю. А эта женщина рассказала, что да, это было 10 лет назад. Она расходилась со своим мужем, и они прощались. Да, и так происходит в жизни, и я могу быть в плену у каких-то фантазий, иллюзий о других, о себе. Но, возможно, в рассказе было что-то важное и для развития.
– Эта история, действительно, одновременно и иллюзия, и проекция ее собственного идеала на эту пару. А потом она смогла взять его внутрь: что бы эта женщина делала, как бы она прожила. Это иллюзия, которая делает возможной проекцию и встречу с другими частями себя самого.
– Меня почему-то возмутило, как он мог бросить Вишну и не принести ему воды. И это возмущение нарастало, нарастало, пока у Нарады развивалась счастливая история. Как же он забыл учителя, к которому пришел учиться? И почему-то, даже когда он вернулся из иллюзии, возмущение меня не покидало. Тот стакан воды был более реальным, и Вишну нуждался, и в этом есть заземленность внутренней реальности. Но возмущение у меня все еще не прошло. Или, может, это возмущение из-за того, что когда возвращаешься в реальность, то иллюзии, разочарования рушатся, как воздушные замки? Много злости появляется.
– Мне очень понравилось то, что вы сказали. Потому что когда я читала этот миф, я вообще забыла о Вишну, который где-то ждет воды. Я совершенно ушла за героем в трагедию его жизни. Это свидетельствует о том, что у иллюзий есть огромная сила, которая заставляет нас забывать важные вещи. Действительно: идите, говорят нам, и мы идем и соглашаемся, что наша жизнь происходит среди этих бурь, драм, ощущений, впечатлений. Может быть, мы забываем Всевышнего, который нас ждет с водой? Или нашу истину забываем? Сейчас-сейчас, он еще подождет, мы вот тут, у нас тут все.
– Но не забывайте, он же попросил его учить. Это один из элементов обучения – забывать и потом вспоминать настоящее. Это нужно найти в жизни, то, что не является иллюзией. Ведь мы просим Бога: хочу любви, хочу счастья. Он нас учит. А мы говорим: мы не такого хотели, мы хотели другого.
(Три комментария из зала)
– А я вспоминаю свою клиентку, которая приходила и рассказывала о том, что у нее случилась какая-то беда. И это был очень драматичный рассказ. А когда мы пытались эту ситуацию разложить, она оказывалась не такой уж и страшной. Но на следующий день она приносила новую страшную историю. И каждый раз очень страдала из-за этого. И в конце концов ей надоело сталкиваться с разоблачением всего этого, и она ушла из терапии. Потому что ей не нравилось, ей важно было страдать.
– Я слушаю разные мифы и понимаю, что единственное, что меня захватывает, так это индийское состояние «все может быть всем, и все перетекает во все». Я думаю об этой истории, и меня впечатляет только эпизод с ливнем. Это что-то вторгающееся, с одной стороны, как травма. Как в истории про мужчину с иерусалимским синдромом: возможно, что-то с этим мужчиной произошло, что вогнало его в эту иллюзию, но он может выживать только там. И наоборот, этот ливень – как то, что возвращает нас из этой иллюзии, возвращает в реальную жизнь.
– Меня впечатляет разница между западной и восточной философией, которую я вижу в том, что в западной считают, что есть выбор, а те считают, что нет выбора. Мы считаем, что Эго может выбирать, и, выбирая, можно что-то напридумывать себе, а у них нет выбора, просто нужно переживать, встречаться и возвращаться. Это такой бесконечный процесс, стекаешь и стекай. А мы с выбором.
У нас не остается времени на рассмотрение четвертой травмы.
– Нет в жизни справедливости – это и есть четвертая травма…
– Для меня встреча с вами была очень значительной и сильной! Мне важно было почувствовать силу архетипического страдания вместе с вами. Я ощущала, что мы вместе с вами прошли, прожили силу символического мира, силу индийских мифов, индийского мышления. Надо стабилизировать реальность Эго, в которой мы живем, что позволяет нам заглядывать в глубины Самости. Широты, высоты, глубины, вечные долины Самости. И увидеть, как поднимающиеся оттуда вещи иногда могут излечить травмы, которые мы встречаем в жизни. Здесь еще много о чем можно сказать.
– Можно хотя бы узнать название последнего мифа?
– Это миф о вознесении на небеса из «Махабхараты».
И сейчас я хочу подойти к конечным страницам «Махабхараты»[2]. Возможно, из-за этого конца и стоит держать эту книгу дома.
Приходит день, когда пятеро братьев и их жена должны покинуть этот мир, умереть. Царство находится в руках их детей и внуков. Они идут по тропинке в Гималаях. Их сопровождает пес. В дороге они один за другим умирают.
Юдхиштхира остался последним, он и его пес. И тут к нему подходит бог Индра и говорит: «Хорошо. Сейчас тебя приглашаем подняться на небеса». Он говорит: «Хорошо, я согласен подняться». И зовет своего пса. А бог говорит: «Нет, нет. Без собаки». А тот отвечает: «Нет, я должен быть верен тому, кто был верен мне всю эту дорогу». Его пытаются убедить, но он не согласен. И вдруг собака превращается в бога Дхарму. И говорит: «Ты прошел этот экзамен, я вижу, что ты действительно мой сын, ты действительно выполняешь свой долг, и теперь ты можешь подняться на небеса».
И вот он поднимается на небеса. И кого он там видит? Он видит снова своего дядю с сыновьями, против которых они вели такую трудную, мучительную войну. Он спрашивает: «Что это? Как это может быть? Они плохие, они все должны быть в аду». Но ему говорят: «Нет. Смотри, они лишь выполняли свою функцию в этом мире». Он говорит: «А где же мои братья и сестры?». «Их нет. Они не здесь». Он хочет встретиться с ними. Ему говорят: «Не надо, лучше останься». Он требует, чтобы эта встреча все-таки произошла, чтобы его привели к его братьям.
И с ним идет посланник, сопровождает по дороге к его братьям. И они опускаются в какое-то очень низкое место, смердящее: кровь, грязь, органы разбросаны, трупы. И он спрашивает: «Что здесь случилось? Что произошло?» И вдруг слышит плач своих детей, своих родных. Они просят его остаться здесь хоть на чуть-чуть, чтобы подышать тем воздухом, который он принес. Он говорит: «Как это возможно? Мои братья здесь?» Он в шоке. А посланник говорит: «Нет, нет, ты можешь подняться. Иди, лучше поднимись. Тебе будет лучше там, наверху». Он отказывается: «Я ни в коем случае не готов быть частью этого мира. Быть частью мира, где плохое остается на небесах, в раю, а хорошее здесь, пребывает в аду».
И он совершает недопустимый поступок. Он проклинает Дхарму. Богохульство – очень страшный грех. Ведь если подумать, Дхарма – это также и его идентичность, его отец. Но он проклинает его и проклинает богов, жизнь, эту землю. И вдруг перед ним предстают все боги. И снова его отец Дхарма стоит перед ним, и говорит ему: «Юдхиштхира, ты по-настоящему праведный человек. Мы испытывали тебя много раз, но ты выдержал все проверки. Ты был верен своим братьям и отказался от комфорта, тепла. Ты поистине праведный человек».
И еще он говорит: «Ты должен понять еще одну вещь. Есть определенная иллюзия. Ты должен понять, что и в самом-самом страшном зле есть что-то хорошее. И поэтому даже у плохих есть право какое-то время быть в раю. И, несмотря на то что ты и твои братья были праведны, у вас тоже есть грехи, поэтому вам некоторое время положено быть в аду. Поэтому вы должны были пройти через ад. Но сейчас вы все приглашаетесь в рай». Таков конец «Махабхараты».
Я думаю про это проклятье; оно очень сильное. Возможно, мы тоже должны иногда проклинать Дхарму, перед тем как благодарить его за хорошее. Я думаю, что Юдхиштхира тоже принимает и понимает эту идею, что в кризисе он теряет свою идентичность, свою веру и приходит к более глубинному пониманию тайны существования. Он встречается с близкими людьми и берет ответственность за них, даже в тяжелое время продолжает быть верным страдающим людям.
Я думаю о вас, что вы год назад прошли очень тяжелый переломный период. Вы все страдали, и, возможно, часть сломалась. Вы сделали многое: оказывали помощь людям, которые так нуждались. И вы сидите здесь с мыслями о том, как можно еще помочь вашим близким, друзьям, страдающим. И из глубины вашей души вы можете найти ответ.
Я хочу сказать пару слов в заключение и возьму их из другого мира. Я хочу подарить вам подарок, который сама получила от своего отца. За месяц до его смерти, а он умер год назад, я задала ему вопрос, который раньше никогда не задавала. Мой отец был психологом, который помогал каждому, кого он встречал на своем пути. Свою карьеру он начал в тот момент, когда принял всех детей, которые пришли после Катастрофы. Потерянные, раненые дети без родителей. Я его спросила: «Отец, как ты работал с ними? Что можно сделать с детьми, которые потеряли все, которые были свидетелями таких ужасных вещей?» Он мне в ответ сказал всего четыре слова, которые теперь сопровождают меня и поддерживают: «Мы помогали им вспоминать будущее».
Я думаю, что в поисках связи со своей Самостью мы можем вспомнить будущее. Большое вам спасибо!
[1] Вид психоза, который случается при встрече человека с нуминозным. Его особенностью является то, что он практически не лечится лекарственными препаратами.
[2] Фрагмент выступления Ноа Шварц-Фейрштейн на конференции в Киеве, июнь 2015 года.